так часто, что все это слилось у нее в голове воедино. Элинор только помнила, что Роуз должны были вручить какую‐то награду за что‐то там – именно поэтому Уильям настоял, что им надо пойти, несмотря на то что у них годовщина.

– Ради мамы. – Утром он погладил ее по ключице, а потом напомнил заказать доставку букета из цветочного магазина Ли.

Элинор нелегко было совмещать светские мероприятия, на посещении которых настаивала Роуз, и учебу в Говарде. Она прошла несколько курсов летом, и до выпуска оставалось совсем немного, но совмещать беременность, новый дом и учебу было непросто. В результате с Надин она виделась всего несколько раз и чувствовала себя виноватой, что нарушила свое обещание не терять с подругой контакт после свадьбы.

Элинор пыталась застегнуть золотой теннисный браслет, который Уильям подарил ей на день рождения, и тут услышала, как подъезжает его машина. Уильям вошел, посвистывая, через боковую дверь и поднялся в спальню.

– Элли, ты выглядишь великолепно! – сказал он и подошел ее поцеловать. – С годовщиной, малышка. – Он достал из-за спины темно-синий мешочек.

– Ох, Уильям, мне ничего больше не надо, – отозвалась она.

– Открой.

Элинор полезла в мешочек, раздвинула упаковочную бумагу и достала коробочку. Внутри оказались золотые часы Bulova. На обратной стороне циферблата была надпись: «Наше время – вечность. С любовью, УП».

Элинор заулыбалась и погладила мужа по подбородку.

– Можем остаться здесь, – сказала она. – Отметить старым добрым способом.

– Хм-м-м, лучше не начинать то, что некогда будет закончить. Я сберегу сладкое на потом. – Он сжал ее плечо, потом пошел в душ.

Уильям начал резидентуру в больнице и не смог сегодня сходить с ней к врачу на проверку в связи с тринадцатинедельным сроком беременности. Брошюра, которую ей вручил гинеколог и велел показать мужу тоже, лежала на столе. Элинор взяла ее и перечитала в очередной раз, хотя почти уже выучила ее наизусть.

Плод внутри нее уже мог писать, а если это девочка (Элинор считала, что девочка), то ее яичники уже наполнились крошечными яйцеклетками. Элинор не представляла себе, каково это, когда тело готовится рожать еще до того, как родится само. Ее младенец весил примерно две унции, имел уникальные отпечатки пальцев и был покрыт тонкими волосками, которые назывались лануго. Элинор нашла в своем оксфордском словаре, что это такое, прежде чем перешла к самому важному предложению на странице. Это была последняя строчка в брошюре: «В тринадцать недель у матери начинается второй триместр беременности и риск выкидыша снижается».

Она подчеркнула эти слова синей чернильной ручкой и теперь, увидев их, улыбнулась. Опасность прошла. В январе 1951 года у них с Уильямом появится милый малыш. Она обхватила себя руками, думая о том, как станет матерью. Матерью ребенка Уильяма, ребенка, который навеки их свяжет и заставит Роуз Прайд забыть любые мысли о том, что ее любимый сын женился на неподходящей женщине.

В кухню вернулся Уильям; он словно сошел со страниц модного раздела журнала «Эбони». Волосы он расчесал, двухцветные туфли блестели. Даже сейчас, когда они столько времени провели вместе, Элинор иногда сложно было поверить, что Уильям принадлежит ей. Она столько месяцев любовалась его спиной, а теперь он ее муж. Глядя на то, как он идет к ней, Элинор чувствовала, что выиграла главный приз.

– Почему ты улыбаешься?

– На тебя смотрю.

В машине Уильям погладил Элинор по бедру.

– Спасибо, что поехала со мной. Я знаю, что у нас с тобой годовщина, но для мамы очень важно, чтобы мы приехали. Ты же понимаешь, правда?

Элинор кивнула и принялась крутить ручку радио, пока не нашла что‐то, что успокаивало больше, чем нижняя часть третьего иннинга, в которой «Балтимор элит джайантс» вышла на подачу против «Индианаполис клаунс» [6].

Уильям всегда предварял подобные приглашения пояснением, что это ради мамы, но Элинор знала, что он получал почти такое же удовольствие от пафосных мероприятий, как и Роуз. Он на родительских вечеринках был в своей тарелке, а Элинор нет. Она надеялась, что ее ребенок раз и навсегда поможет преодолеть этот разрыв между ними. Два года назад Элинор даже не знала, что негритянская элита существует, но теперь она стала членом одной из самых состоятельных семей в Вашингтоне. Платья на ней часто стоили больше, чем ее отец зарабатывал за неделю, и Элинор приходилось заставлять себя притворяться, что в этом нет ничего удивительного. Идя по банкетному залу, она старалась не слишком очевидно глазеть на экстравагантную роскошь.

По комнате расхаживали официанты в белых перчатках, держа серебряные подносы с шампанским, сухим вином и сочными закусками из морепродуктов, наколотыми на зубочистки. Роуз и Уильям-старший стояли между двумя супружескими парами. На Роуз, как обычно, было дизайнерское шелковое платье, крупные бриллианты и жемчуга дополняли образ.

– Уильям, дорогой, ты помнишь судью Моузли и его очаровательную жену? Их дочь Беатрис была дебютанткой на балу выпускников, на который ты ходил в одиннадцатом классе, – сказала Роуз, жестом подозвав сына.

– Рад снова повидаться, – сказал Уильям. – Познакомьтесь с моей женой Элинор.

Уильям-старший добавил:

– Сегодня у них первая годовщина свадьбы. Поздравляем.

Он поднял бокал, супруги Моузли сделали то же самое.

– Они ждут своего первого ребенка, – объявила Роуз; Элинор запомнила, что свой бокал свекровь еле приподняла.

– Вы, наверное, так переживаете, – заворковала миссис Моузли, встряхивая седыми локонами. – Вы на мальчика надеетесь или на девочку?

– Просто на здорового малыша, – ответила, как всегда, Элинор.

– Ну что ж, благослови вас Бог, – сказала женщина, потрепав ее по локтю.

– Уильям, дорогой, пойдем со мной, хочу тебя кое с кем познакомить, – настойчиво сказала Роуз, уводя Уильяма и оставляя Элинор одну.

Элинор прошла к своему столу, села и принялась наблюдать за тем, как вокруг толпится и роится весь цвет вашингтонского общества. Гости смеялись и хвастались друг перед другом новенькими костюмами, платьями, дорогими украшениями и шляпами. Она слышала болтовню о новых автомобилях, стоявших снаружи, о летних домах на Мартас-Вайнъярд и в Сэг-Харбор, куда в июле и августе можно будет сбежать от городской жары. Элинор хотелось увидеть хоть одно знакомое лицо, кого‐то, с кем можно пообщаться, но таких людей здесь не было, и она вспомнила давнюю угрозу Греты: «Ты не из наших. Ты никогда не впишешься. Я об этом позабочусь».

За первый год брака с Уильямом Элинор ни с кем не подружилась на этих эксклюзивных мероприятиях. Кое с кем здоровалась и прощалась, но ничего серьезного. Никто не приглашал ее на чай, на вечеринки для будущих матерей или на обеды. Но теперь, когда в